С первой радостью мне -
милой матери вновь послужить,
И второю за ней -
снова братьев моих повстречать.

Так за весла и в путь -
неспокойный, извилистый путь.
На светило взгляну -
скрылось в западном дальнем углу.

То река, то гора -
не таятся ль опасности в них?
Странник, к дому спеша,
в мыслях видит, что ждёт впереди

Южный ветер подул.
Он мешает стремленьям моим
Вёсла в лодку кладём,
недвижимы в озёрной глуши,

За высокой травой,
что заполнила даль без границ,
За стволами дерев,
что раскинули летний убор

И не скажет никто,
будто путник от дома далёк
Чуть получше всмотрюсь -
сто каких нибудь ли до него

Неотрывно гляжу -
вот и Южную гору узнал
Не поможет мой вздох.
Как отсюда бы вырваться нам!

Пики гор, воды рек
на широких просторах земли!
Волн и ветров игру
разве можешь ты предугадать.

Все сметающий вал,
споря с небом высоким, гремит.
Нестихаемый вихрь
позабыл, что бывает покой.

Я, скитаясь давно,
тосковал по родившей меня,
Каково же теперь,
не доехав, томиться мне здесь!

Я в раздумье над тем,
как сады и леса хороши
И от мира людей
как легко отрешиться навек!

Годы зрелой поры
к нам приходят на долгий ли срок?
Сердцу волю я дам
без боязни раскаяться в том!

Все сильнее к стихам
возрастала давнишняя страсть -
Я в лесах и садах
не испытывал суетных чувств...

Как же было мне жаль
этим всем пренебречь и уйти
Далеко-далеко
от родных моих в Западный Цзин!

Я ударил веслом, -
только месяц осенний настал, -
У бегущей воды
покидая любимых друзей.

Свежий ветер подул,
и спускается вечер за ним,
И в природе ночной
чистой влагою воздух омыт.

И блестят и горят
надо мною просторы небес.
И бела и светла
предо мною равнина реки

Погружённый в дела,
не урву и минуты для сна.
Даже ночью глухой
я один продолжаю свой путь.

Но мелодия «шан»
не прельщала меня никогда.
Я мечтаю с тоской
о земле, что пахать нам вдвоём.

Эту шапку сорву
и в родное селенье вернусь
Вам меня не обвить,
путы выгодных мест и чинов!

Правду в сердце взращу
под соломенной крышей простой,
И смогу я себя
человеком достойным назвать.

И взор поднимаю,
но тех высот не достигну, -
Хочу одного лишь,
к трудам стремлюсь неустанно.

Вот взял я мотыгу
и рад крестьянским заботам.
Довольной улыбкой
вселяю в пахаря бодрость...

И ровное поле
обвеял далекий ветер,
И крепкие всходы
уже набухают новым.

Хотя еще рано
подсчитывать доблесть года,
Но даже в работе
нашел для себя я счастье.

Пашу или сею -
и отдыху знаю время.
Случайный прохожий
не спросит меня о броде.

А спрячется солнце,
все вместе домой уходим.
Там полным кувшином
порадую я соседа.

Стихи напевая,
дощатую дверь прикрою...
И, кажется, стал я
простым хлебопашцем тоже.

Вокруг погляжу,
никто обо мне не знает.
Простая калитка
захлопнута целый день...

Холодный, холодный
к вечеру года ветер,
И сыплется, сыплется
круглые сутки снег.

Я слух приклоняю -
ни шороха и ни скрипа,
А перед глазами
чистейшая белизна.

Дыхание стужи
проникло в мою одежду.
Корзина и тыква
мне реже служат теперь.

И бедно, и тихо,
и пусто в моей каморке,
Здесь нет ничего,
что бы радость давало мне.

И только читаю
тысячелетние книги,
Всё время, всё время
вижу подвиги старины.

До нравов высоких
не в силах моих добраться:
Я едва научился
твёрдо бедность переносить.

И если Пинцзиню
даже следовать я не буду,
Разве жизнь на приволье
не разумней всего, что есть?

Спрятал я свои мысли
в стороне от сказанной речи,
И к тебе эти строки
разгадать не сможет никто!

У вьющихся трав
той яркости прежней нет.
Деревья в саду
пусты - облетела листва.

А воздух промыт -
исчезла последняя грязь.
Во весь их простор
пределы небес высоки.

От скорбных цикад
ни звука не сбереглось.
Лишь стаи гусей
кричат среди облаков...

В тьме тем превращений,
в чередованье вещей
И жизнь человека
разве сама пе труд?

С древнейших времен
для всех неизбежна смерть,
Но вспомню о ней,
и сердце бедою жжёт.

Удастся ли чем
умерить мою печаль?
Я мутным вином
сумею себя отвлечь:

Что будет в веках,
о том не дано нам знать,
И пусть хоть оно
продлит это утро дня!